Б. Томашевский. Пушкин и Лафонтен. Часть 4

Вскоре по выходе из лицея Пушкин отдал творческую дань Лафонтену и, в частности, его повести „Les Amours de Psycheacute; et de CupidoИсточник: Литература Западной Европы 17 века - и целые страницы, достойные Лафонтена“ („О причинах, замедливших ход нашей словесности“, Одесса, 1824).

Источник: Литература Западной Европы 17 века - уловить, если сличить, например, грекуровский оригинал „Le Solitaire et la FortuИсточник: Литература Западной Европы 17 века - волшебного сада Черномора и чудесного перенесения туда Людмилы. Волшебные сады по традиции фигурировали в фантастических поэмах. Встречаются они и у Ариосто и у Tacco.[11] Имеется подобный эпизод у Апулея, а через него — у Лафонтена и Богдановича. Пушкину все эти источники были знакомы. Как известно, в лицее он „читал охотно Апулея“, а Вольтер у него охарактеризован как „Ариоста, Тасса внук“.

Источник: Литература Западной Европы 17 века - связь. Незеленов уже точнее указывает на пункты соприкосновения Пушкина и Богдановича: „Характер Людмилы заимствован у Богдановича из его пресловутой „Душеньки“... Отношения Пушкина похожи на отношения Богдановича к Душеньке: Пушкин сочувствует своей героине и в то же время не уважает ее, смотрит на нее как- то шутливо- пренебрежительно... Не только характер Людмилы заимствовал Пушкин у Богдановича — он взял из поэмы „Душенька“ и некоторые частности и подробности своего произведения; например описание дворца и сада Черномора напоминает изображение владений Амура у Богдановича. Как зачастую неизящен образ Душеньки и грубы отношения к ней автора, так иной раз очень изящна и Людмила и бесцеремонны отношения к ней Пушкина“ („А. С. Пушкин в его поэзии“, СПб., 1903, стр. 56—58). Проверим единственное конкретное указание Незеленова — описание волшебного сада, сопоставив с ним три известных Пушкину источника — Апулея (в переводе Е. Кострова), Лафонтена и Богдановича.

Перенесение Людмилы в замок Черномора описано у Пушкина так:

 Несчастная, когда злодей, Рукою мощною своей Тебя сорвал с постели брачной, Взвился, как вихорь, к облакам Сквозь тяжкий дым и воздух мрачный, И вдруг умчал к своим горам — Ты чувств и памяти лишилась И в страшном замке колдуна Безмолвна, трепетна, бледна В одно мгновенье очутилась.[12]

Источник: Литература Западной Европы 17 века - одежд ее, подъемлет ее на свои легкие крыле, ниспускает тихо с сим любезным бременем к подошве горы и там полагает сию прекрасную девицу на мягкие и благовонные травы. — Психея, утомленная печалью и прискорбием, лежа на мягком лугу в объятиях нежных и росопитаемых трав, нечувствительно склонилась к приятному сну“.

У Лафонтена: Источник: Литература Западной Европы 17 века - eacute;tat mouraИсточник: Литература Западной Европы 17 века - в таком месте, где всё должно служить к ее удовольствию, т. е. он предполагает, что она испытывает удовольствие при полном отсутствии кого бы то ни было. Во- первых, подобное уединение скучно, кроме того — оно страшно. Какой храбрец прикоснется к яствам, которые являются сами собой. Если лютня заиграет сама, я сбегу, как я ни люблю музыку. Итак я заставляю нимф прислуживать Психее, и они разговаривают с ней о приятных вещах, показывают ей комедии и развлечения всякого рода“. Согласно этому, Лафонтен, кратко описав дворец, продолжает: „TaИсточник: Литература Западной Европы 17 века - подруг, почтительнейшим тоном Сказала долгую приветственную речь. Лесные жители, своим огромным хором, Потом пропели раза два, Какие слышали, похвальны ей слова, И к ней служить летят Амуры всем собором.

Вообще Душенька окружена весьма многочисленным населением:

 Зефиры, в тесноте толкаясь головами, Хотели в дом ее привесть, или принесть; Но Душенька им тут велела быть в покое, И к дому шла сама, среди различных слуг, И смехов и утех, летающих вокруг. Читатель так видал стремливость в пчельном рое, Когда юничный род, оставя старых пчел, Кружится, резвится, журчит и вдоль летает, Но за царицею, котору почитает, Смиряяся, летит на новый свой удел.

Пушкин отнюдь не пошел по пути Богдановича, и даже скорее вернулся от Лафонтена к Апулею. Кроме трех дев у него Людмила не встречает никого:

 .... незримая певица Веселы песни ей поет.

Точно так же позже ей играет „незримая арфа“, чудесным образом над нею раскидывается „сень шатра“ и появляется „обед роскошный“.

Далее у Апулея, а вслед за ним у Лафонтена и Богдановича повествуется об омовении и одевании Психеи. Людмиле приходится одеваться без всякого омовения: это одевание мотивировано похищением с брачного ложа.[13]. У Апулея отсутствует описание процесса одевания. Оно введено Лафонтеном: „Au sortir du baiИсточник: Литература Западной Европы 17 века - Богдановича:

 Напрасно зеркало рисует Ее красы, ее наряд...

что вызывает соответствующее лирическое отступление.

Далее Пушкин переходит к описанию сада. Апулей посвящает больше внимания описанию дворца, саду же уделяет сравнительно мало внимания: „видит она рощу, высокими и сеннолиственными насаженную древами, посреди которой протекал источник, извиваясь кристальными струями; на бреге орошаемом его водами представляется очам ее великолепный дом... столпы златые поддерживают в нем бремя сводов из слоновой кости или из кипарисного дерева составленных; все стены, которые встречаются с самого входу, покрыты резьбою сребреною, изображающею разных зверей и животных: художник, так украсивший блестящий сей металл, был без сомнения или человек несравненного искусства, или полубог или самый бог“.

Лафонтен дает довольно подробное описание дворца, где в частности упоминает „les rareteacute;s, les tableaux les bustes, Источник: Литература Западной Европы 17 века - egrave;s le repas, uИсточник: Литература Западной Европы 17 века - тихо на холмах почила; Княжну невольно клонит сон.

II lui prit alors uИсточник: Литература Западной Европы 17 века - (в том смысле этого слова, в каком его употреблял Пушкин, говоря, что в „Руслане“ он пародировал Жуковского) эпизод похищения Психеи и первый день ее пребывания во дворце Амура. Из трех источников, знакомых Пушкину, он ближе всего к Лафонтену. Нет необходимости настаивать и на заимствовании у Богдановича характера Людмилы. Черты характеристик настолько общи, что мы их полностью найдем и у Лафонтена. Шамфор так определяет характер Психеи: „Лафонтен соединил в ней все слабости женщины, и, как он сам говорит, три их величайших недостатка: тщеславие, любопытство и излишнее лукавство (le trop d’esprit); но он украсил ее в то же время всеми прелестями очаровательного пола (toutes les gracirc;ces de ce sexe e

Материалы по теме: