Б. Томашевский. Пушкин и Лафонтен. Часть 7

Часть: /b><

VII

Источник: Литература Западной Европы 17 века - eacute;“, вся написанная в форме литературной беседы друзей. Теоретическим вопросам посвящено его послание 1687 г. „A MoИсточник: Литература Западной Европы 17 века - agrave; marcher seul j’ose me hasarder OИсточник: Литература Западной Европы 17 века - ecirc;teacute; de Воссасе, J’eИсточник: Литература Западной Европы 17 века - icirc;tre; Il peИсточник: Литература Западной Европы 17 века - „Но Малерб ныне забыт подобно Ронсару. Сии два таланта истощили силы свои в борении с механизмом языка, в усовершенствовании стиха. Такова участь ожидающая писателей, которые пекутся более о наружных формах слова, нежели о мысли, истинной жизни его, не зависящей от употребления“.

Источник: Литература Западной Европы 17 века - egrave;ses“. Слово „coИсточник: Литература Западной Европы 17 века - Буало.

Сказки Лафонтена, в противоположность его басням, являются любимым чтением Пушкина. Пушкин писал Рылееву 25 января 1825 г.: „Ужели хочет он (Бестужев) изгнать всё легкое и веселое из области поэзии? Куда же денутся сатиры и комедии? Следственно должно будет уничтожить и OrlaИсточник: Литература Западной Европы 17 века - Лафонтен, Касти, Спенсер, Чаусер, Виланд, Байрон известны им по одним лишь именам“. „Публика не 15- летняя девица, и не 13- летний мальчик. Она слава богу, может себе прочесть без опасения сказки доброго Лафонтена и эклогу доброго Виргилия“.

„В одном журнале сильно нападали на неблагопристойность поэмы; между тем как стыдливый рецензент разбирал ее как самую вольную сказку Боккачио или Лафонтена, все петербургские дамы знали ее наизусть“ (1830 г.). (Курсив мой. Б. Т.)

Источник: Литература Западной Европы 17 века - тем, чтобы спасти свободу жанра сдержанностью выражений, забывая, что Грации, хотя и без покрывал, не лишены стыдливости. Или Сенесе, достойный уважения за то, что не плелся рабски по стопам Лафонтена, оставаясь всё же ниже его. Или автор «Метромании», оригинальность которого, часто счастливая, иногда переходит в странность“.

Характерно, что Пушкин обращался ко всем названным авторам, „Вержье с Грекуром“ упомянуты им в „Городке“, из Сенесе он перевел сказочку „Каймак“ (1821 г.), о Пироне он отметил в примечании к „Евгению Онегину“: „Заметим, что Пирон кроме своей Метромании хорош только в таких стихах, о которых невозможно намекнуть, не оскорбляя благопристойности“ (1823 г.).[21]

Невольно возникает вопрос, неужели в творчестве Пушкина нет совершенно следов обращения к лучшему из французских стихотворных новеллистов. Легкую параллель мотивов можно пожалуй найти в „Домике в Коломне“. В сказке Лафонтена „La Gageure des trois commegrave;res“ рассказывается о своеобразном адюльтере: любовник был введен в дом в качестве служанки:

La boИсточник: Литература Западной Европы 17 века - поэзии: сказки Лафонтена и Вольтера и Дева сего последнего носят на себе ее клеймо. Не говоря уж о многочисленных подражаниях тем и той (подражаниях по большей части посредственных: легче превзойти гениев в забвении всех приличий, нежели в поэтическом достоинстве)“.

Причисляя Лафонтена как автора сказок к поэзии романтической, Пушкин отмечает актуальность новеллистического жанра для своей эпохи. Тем самым он ставит свои новеллы „Граф Нулин“ и „Домик в Коломне“ в органическую связь с новеллой Лафонтена.

В статье „О ничтожестве литературы русской“ 1834 г., отмечая знаменательный приход в XVII в. классической фаланги „Корнель, Буало, Расин, Мольер и Лафонтен“, он характеризует классицизм, как „вежливую, тонкую словесность, блестящую, аристократическую, немного жеманную, но тем самым понятную для всех дворов Европы“. На эту словесность, оторванную от национальных литературных форм, он и обрушивается. Источником этого направления он считает покровительство Людовика XIV, оказанное писателям и подавившее в них оригинальность. Но здесь же он оговаривается: „Были исключения: бедный дворянин Лафонтен, несмотря на господствующую набожность, печатал в Голландии свои веселые сказки о монахинях... Зато Лафонтен умер без пенсии...“

Это противопоставление „бедного дворянина“ и „придворной аристократии“ понятно на фоне собственной концепции Пушкина, который видел в родовом дворянстве оплот независимости интеллектуальной культуры. Обедневшее родовитое дворянство, род „третьего сословия“, противопоставлялось им процветавшему служилому, придворному неродовитому слою. То, что Пушкин выразил в „Моей родословной“, в многочисленных прозаических набросках, применялась им к Лафонтену. Кстати сказать, Лафонтен вовсе не был дворянином, он принадлежал к мещанской, хотя и старинной семье. В юности он был привлечен к ответственности за присвоение звания „eacute;cuyer“. В 1662 г. в написанном по этому поводу послании герцогу Бульонскому, оправдываясь, Лафонтен говорил:

Qu’eИсточник: Литература Западной Европы 17 века - что разумел Пушкин в словах „бедный дворянин“. Пушкина, вероятно, ввела в заблуждение частица „de“, обычно присоединяемая к имени Лафонтена (Jea

Материалы по теме: