Фринлендер Г. М. История и историзм в век Просвещения

Фринлендер Г. М. История и историзм в век Просвещения.

РАН

Сериальные издания / XVIII век / Выпуск 13

И в самом общем теоретическом виде такое представление отвечает истинному, реальному положению вещей. Но диалектика учит, что истина всегда конкретна. Ни одним научным положением нельзя безнаказанно пользоваться только в общем, абстрактном виде, рассматривая его как догму. Даже наиболее глубокое и верное обобщение, если пользоваться им недостаточно гибко и осторожно, рассматривая его как неподвижную, "вечную" истину, превращается зачастую в свою противоположность. Это относится и к вопросу об исторических идеях просветителей.)-1860-х годов) состоял в том, что все они считали наиболее глубоким ядром личности человека его "естественную природу", данную от века и пе подверженную качественным изменениям. Представления об "естественном разуме" и "естественной природе" человека, неумение применить к природе человека учение о развитии (в противовес современной науке, получившей возможность рассматривать физические свойства и психику человека в процессе непрерывного их движения, развития и обновления) составляют объективную границу просветительского историзма, эпохи. Но если мы раз навсегда ясно и отчетливо будем сознавать этот предел, нам станет ясно, что в ряде других и притом очень важных моментов мышление просветителей отнюдь не было антиисторичным. Ибо в "вечную", "естественную" природу человека верили не только философы и писатели-просветители, но и многие их предшественники - в первую очередь метафизики и рационалисты XVII в., а в искусстве и литературе - эстетики и художники классицизма. И если сопоставлять мышление просветителей не с мышлением последующих, а с культурой предшествовавшей им эпохи, то мы получаем полное право говорить не об антиисторизме, но и об историзме просветителей, об их великих завоеваниях в области развития исторических знаний и исторического мышления в самом широком смысле слова. 1) невиданное до этого влияние на умы. Таковы историко-философские или историко-социологические трактаты Г. Болингброка и Фергюсона, Монтескье, Вольтера, Тюрго, Кондорсе, Лессинга, Канта, Гердера, историографические труды того же Вольтера, Д. Юма, У. Робертсона, Э. Гиббона, Г. С. Реймаруса, Шлёцера и других историков-просветителей постоянно сопутствовала развитию просветительской мысли на всех ее этапах (Ж. - Ж. Руссо, Мабли, Рейналь, Шиллер и т. д.). Наконец, за пределами просветительства в XVIII в. развивалось и еще одно важное течение историко-философской мысли - в одних отношениях "отсталое" по сравнению с идеями просветителей, а в других опережавшее их, перебрасывавшее мост от XVII и XVIII веков к XIX (Д. Вико).

Источник: Литература Просвещения )"Рассуждении о всеобщей истории" (1681) Боссюэ учил, что история человечества со времен Адама и до установления империи Карла Великого двигалась по единому, универсальному, хорошо продуманному плану, начертанному божественным провидением. В истории, согласно учению Боссюэ, нет ничего случайного, противоречащего целям провидения (или не предусмотренного им). Случайными, неразумными исторические события могут представляться только человеку, не знающему вселенную и человечество к совершенству. В действительности, в соответствии с ее провиденциальной целью в истории все служит совершенству, ведет к нему.)"историчной", чем идеи многих из просветителей XVIII в., например Вольтера. Действительно, Боссюэ считал, что история человечества представляет собой единство, где все совершается закономерно и где господствует движение по восходящей линии, - представление, которое многие привыкли считать завоеванием историзма XIX в. В наше время историки общественной мысли часто связывают его с именем Гегеля, полагая, что до XIX в., а тем более до эпохи Просвещения, идеи исторической закономерности вообще не существовало. Между тем идея закономерного хода исторического процесса возникла уже в средние века. Все дело в том, в чем предшественники просветителей видели его истоки и смысл. Начиная с Августина, они полагали, как и Боссюэ, что миром управляет бог, воля которого определила истории человечества строгие и неизменные законы, неподвластные человеку. Именно против этой "провиденциальной" формы историзма, восходящей в своих истоках к средневековому, теологическому мировоззрению, и боролись историки-просветители. Их задачей было освободить историю от влияния теологии, секуляризировать ее, доказать, что ее субъектом является не бог, а человек. Соответственно законы истории должны были быть осмыслены отныне как природные и человеческие, а не божественные законы. В этом величайшая заслуга просветителей, положивших начало новой форме уже не "провиденциального", а гуманистического "антропологического" историзма.)"Историческим и критическим словарем" (1695-1697). Бейль возвел здесь сомнение в достоверности любого исторического предания, необходимость скрупулезной, строгой проверки каждого сообщаемого им факта в верховные методологические принципы исторического знания. Историк, по Бейлю, не может начинать с "готовых" фактов; он должен их сначала добыть путем критики источников, тщательно очищая в последних всякий раз крупицы истины от легендарных наслоений. Прежде чем пытаться нарисовать историческую картину, соответствующую реальности, необходимо тщательно подготовить для нее почву. Выдвинутые Бейлем принципы исторической критики способствовали отделению науки от библейско-теологических концепций, реальных фактов от чудес и вымышленных, легендарных примесей. Продолжая традицию гуманистов эпохи Возрождения и передовых, независимых мыслителей-вольнодумцев XVII в, просветители резко разграничили л противопоставили область "баснословия", религиозного предания и область фактов. Унаследованный Бей-'лем, Вольтером и их последователями от мыслителей Возрождения и развитый ими в их трудах метод критики источников, благотворно повлиял на исторические труды Ломоносова, Татищева и вообще на русскую историческую науку XVIII в. вплоть до Шлецера и Карамзина.)- стремление отыскать в истории не "божественные", а естественные законы. Первым выдающимся опытом на этом пути был "Дух законов" Монтескье (1748) -книга, идеи которой пе случайно получили мировой резонанс. Впервые со времен античности Монтескье поставил здесь своей задачей создание общей, универсальной типологии общественных и государственных форм, имевшей, в его понимании, силу для всех форм общества и государства и для всех народов, как бы их история и нравы ни отличались внешне друг от друга. Сведя все существовавшие в прошлом и настоящем государственные формы к четырем демократии (республика), аристократии, монархии и деспотизму, Монтескье сделал попытку объяснить эволюцию и все стороны жизни общества в каждой из них из единого принципа. Тем самым он открыл путь для других опытов типологического изучения общества и государства, в том числе тех, которые создавались в прямой полемике с государственными идеями и философией истории самого Монтескье. Монтескье принято считать также родоначальником географической школы в историографии и социологии. Тем более следует особенно отметить, что в отличие от MHOIHX последующих представителей этой школы он признавал пе только обусловленность общественных "нравов" влиянием климата и естественной среды, но и способность общества и государства использовать особенности естественной среды в своих целях, а также парализовать ее вредное воздействие.) которого следует остановиться специально, ибо именно с недостаточно глубоким и вдумчивым отношением к анализу философско-исторической концепции и исторических трудов Вольтера связано ходячее представление об "антиисторизме" XVIII в.)"басней" и церковно-религиозного предания, затемняющего историческую правду. В трактате "Пир-ронизм в истории" (1768) он объявил, следуя Бейлю, верховным методологическим принципом для историка сомнение в "готовой" истине, а в статьях "Философского словаря" (1764) и сочинениях, посвященных критике Священного писания, дал многочисленные, блестящие образцы критического анализа библейских преданий. "Высоко ценя поэтическую ценность библейских текстов, их мощное и смелое воображение, содержащиеся в них картины i нравов древних времен истории иудейского племени и т. д., Вольтер категорически отрицает за данными библейского предания какую-либо историческую достоверность", - справедливо пишет по этому поводу К. Н. Державин. 2

К критике Библии Вольтер подходил нередко, по собственному признанию, с точки зрения "здравого смысла". 3библейских преданий, Вольтер не отвергал громадного значения Библии как поэтического и исторического памятника, который "во сто раз лучше Гомера позволяет узнать нравы Древней Азии" (письмо к м-м дю Деффан от 13 окт. 1759 г.).