Несказанное, синее, нежное

Есенинская семья тоже была далека от идеала. Отец пропадал на заработках в Москве, лишь изредка наведываясь в деревню. Одно время мать, женщина терпеливая, собиралась с ним разводиться.

Мальчик воспитывался у деда с бабкой, под присмотром своенравных дядьев. «Материнский» мотив в творчестве поэта пронизан щемящей нотой.

Образ матери — образ одинокой и беззащитной страдалицы. Есенин заложил иконографию этого образа, который получит развитие в советском неподцензурном фольклоре. Он учился в приходской школе, с детства знал церковный обиход, что отпечаталось в поэтике первых книг и не исчезло совсем из книг последующих. «Письмо к матери» написано в двадцать четвертом году, когда Есенин уже давно распрощался с так называемыми «религиозными предрассудками».

И молиться не учи меня. Не надо! К старому возврата больше нет... — Просит он матушку, размышляя о том, что для него не существует никакого инобытия, что источник света — здесь, в крестьянской избе, что неизреченное и неотмирное Божество — это и есть его мать: Ты одна мне помощь и отрада, Ты одна мне несказанный свет. В этих стихах заронены зерна древнейшей христианской молитвы «Свете тихий» («Видевшие свет вечерний...»), а также евхаристического канона — главной литургической молитвы.

Там сказано: «Ибо Ты еси Бог неизреченный (то есть несказанный. — А. 3.)... Непостижимый». От непостижимости Бога Есенин отрекся еще в «Инонии» (1918) и сейчас мечтает лишь об одном: найти убежище от тоски, вернуться к истокам, — только, чур, без религиозной архаики, без Церкви, куда он, кстати, ходить никогда не любил. Как мало эта тоска напоминает притчу о блудном сыне. Не раскаяние мучит его и побуждает вернуться. Но инстинктивное, родовое влечение. Так рыбы, идущие на нерест, который совпадает с их смертью, стремятся к верховьям рек, туда, где они появились на свет. Очевидна трансформация образа. Не Пресвятая Дева со спасительным покровом, а простая женщина в старомодном шушуне может ему действительно помочь. Но — безотчетно, подсознательно — в матери он ищет черты Богородицы, освященные несказанным светом. Местоимение «тот» («тот вечерний свет») точно указывает на происхождение света — сверхприродное. И все же по видимости это земная мать, а не Богородица. Богоцентрйческое мировосприятие вытеснено в подсознание мировосприятием антропоцентрическим. Владислав Ходасевич давно увидел в этом роковом смещении начало есенинской трагедии. В Есенине очень быстро произошла подмена христианских ценностей. Как будто зерна были брошены на каменистую землю и, как сказано в евангельской притче, не имевшие корня, скоро зачахли. Александр Блок записал в дневнике 4 января 1918 года о Есенине, который накануне был у него: «Ненависть к православию». Опасность не в том, чтобы увидеть в человеке Божество, а в том, что Божество подменяется человеком. Но в этих стихах, кроме явной подмены, есть — и ничем не подменяется! — духовная аура, которую только человеческой природой не объяснить. Она ощутима и в общем гармоническом складе, и в зрительном впечатлении. «Тот», струящийся свыше «вечерний несказанный свет» на самом деле есть свет Фаворский. И ни кабацкая драка, ни финский нож света не затеняют. Он присутствует. В Есенине, вопреки его самым низменным падениям, каким-то чудом этот свет сохраняется. «Кто-то тайный тихим светом / Напоил мои глаза». Что это такое — определить трудно. Вроде бы что-то общее и вместе с тем пронзительно-проникновенное. Присутствие матери как бы отрезвляет его, пытающегося в себе разобраться: «...оттого хулиганил и пьянствовал, / Что лучше тебя никого не видал». Его дореволюционная Русь, расписанная под православный лубок, утопает в светло-печальном благолепии. Странники, которые ходят по городам и весям, благовествуя о Боге, носят (несут) в себе «Спаса кроткого печаль». Радостная, то есть Благая весть у него тоже неотделима от печали. Но природа богаче и краше рукотворного храма. Природа и есть храм Божий. «Я молюсь на алы зори, / Причащаюсь у ручья». Народная вера, окрашенная пантеистическим чувством, не видит разницы между тварью и Творцом. Все Бог: и небо, и ручьи, и стога. Николай Чудотворец, по легенде, бытующей и сегодня, — самый главный святой. Когда Бог состарится и умрет, место Его заступит святой Николай. При такой вере на место Бога можно поставить не только Николая Чудотворца. Но, как случилось в XX веке, — Ленина, Сталина и иже с ними. В народной вере побеждает эстетический критерий. Именно зачарованные великолепием византийского храма, посланцы русского князя настояли на выборе православной веры. Может быть, это и легенда, но есть в ней что-то основополагающее. Эстетика православия всегда возвышалась над практикой. Она и сегодня привлекает в Церковь значительную часть, едва ли не большую, новообращенных. Есенин не лукавит не потому, что кристально честен (в жизни вовсе к этому не стремился), а потому, что верен внутреннему голосу, и «не столько человек (пишет о нем Горький), сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой печали полей». Он искренен, но говорит разное и может сегодня отрицать то, что утверждал вчера. Он уже в юности догадывался, что «пришел на эту землю, / Чтоб скорей ее покинуть». Мотив смерти — один из самых устойчивых в его поэзии. Подсчитано, что смерть упоминается им около четырехсот раз. К концу жизни напоминания учащаются, и половина из них сигналит о самоубийстве. Но кроме поэзии имеются и другие доказательства. О них пишет Анатолий Панфилов в книге «Есенин без тайны». Колоссальный материал — мемуары, наблюдения врачей, заключения психоаналитиков, — собранный Панфиловым, свидетельствует, что Есенин к самоубийству имел предрасположение от рождения и убыстрил его, оказавшись в плену хронического алкоголизма. Василий Наседкин, поэт, муж его сест

_{»crosslinked«}